— Я вижу, у тебя настроение хорошее?
— А чего? Размялись! И по сайдингу хорошо прошлись!
— Где женщина?
— Ее везут на базу в Подмосковье.
— Она догадывается о фальшивке?
— Не думаю. Напугана. Ее спешно увезли под предлогом, что сейчас на место «происшествия» прибудет милиция.
— А прибудет?
— Да вроде все в «кино» поверили. Ну, приедут менты, и что? Хозяин к порче имущества претензий предъявлять не будет.
— В любом случае это уже не наше дело. Мы отстрелялись и ушли, кончилось кино. Ты вот что… Держи женщину наготове. Возможен обмен. Везите ее пока на базу, но… Если что, я вас разверну к Р-ску.
— Есть.
— И еще… Двоих сейчас же пошлешь в центр, по адресу… — он называет адрес салона красоты. — На случай, если клиент заупрямится. Я буду там, в течение часа. В зависимости от пробок. Как только они прибудут на место, пусть мне отзвонятся.
— Что-то случилось?
— Пока не знаю.
И он дает отбой. Это не злость на капитана Свистуно-ва, который оказался слишком уж проворным. Злость — чувство неконструктивное. Следовательно, им надо пренебречь. Надо понять, где произошла ошибка. Как Свистунов догадался о месте хранения диска? Не потому ли он забрал женщину из больницы? Ведь если их нет в Первомайском, значит, они в Москве. Но это значит также, что в Первомайское они вернутся. Сегодня к вечеру. Капитану некуда больше деваться. Или… есть?
Ближе к вечеру
— Устала?
— Да.
— Мы скоро приедем. Смотри — уже Р-ск!
Она равнодушно смотрит на пятиэтажки, проносящиеся за окном. Он же раздумывает: позвонить не позвонить? Предупредить хозяйку? Нет, не стоит. Будем импровизировать! Вскоре машина сворачивает направо. На проселочной дороге начинает трясти, женщина вскрикивает:
— Ой! Меня тошнит!
— Потерпи.
Что он еще может сказать? Хорошо, что проселком ехать недолго. Наконец на горизонте деревня. К избе Паренкиных он подъезжает медленно. А дома ли она? По улице на велосипедах с гиканьем проносятся Головешки. За ними следует целая кавалькада: девчонки, мальчишки, все загорелые дочерна. На тропинке и сама Зоя Анатольевна с пустыми ведрами. Идет к колодцу. Он останавливает машину, открывает дверцу и кричит:
— Зоя! А ну, постой!
Она оборачивается и замирает. На лице удивление.
— Посиди пока в машине, — говорит он женщине.
Та кивает, лицо измученное. Он же идет к Зое и улыбается:
— Что ж ты, Паренкина, меня пустыми ведрами встречаешь! Примета плохая. Не быть мне, значит, с деньгами.
— Ты сюда какими судьбами, Руслан?
— Я к тебе гостью привез.
— Гостью? — она прищуривается, пытаясь разглядеть, кто сидит в машине? Вот ведь какая чепуховина! Один глаз у нее карий, другой голубой. И он говорит голубому, доброму:
— Ты, Зоя Анатольевна, не кричи. Выхода у меня не было, и я привез ее сюда.
— Кого ее?
— Лесю. Тимофееву Лесю.
— Что-о?!! Да как у тебя совести хватило?!! Глазищи твои рыжие, наглые! Да ты знаешь, Свисток, что я с тобой сделаю?!! Ах ты…
Зоя замахивается на него пустым ведром. Он хватает ее за руку и крепко сжимает:
— Не кричи.
— А ну пусти! — вырывается Зоя. — Убирайтесь отсюда! Оба!
— Она беременна.
— И что? Ты думаешь, я ее пожалею? Уж, не от моего ли мужа она беременна? Всякий стыд потерял! И она тоже!
— Зоя, ее ищут. Ну не могу я везти ее к себе в Первомайское. Они про это место знают. И на квартире у нее наверняка уже засада. Человек ты или нет, Паренкина?
— Нет! Отстань! Проваливай, Свисток! Нет, ты подумай только! Ванька десять лет к ней бегал! Десять лет! Сколько я слез пролила? А теперь я должна ее прятать! Ты сам подумай: ну что я родителям-то скажу?
— Скажи: подруга.
— Ха! Подруга! А то они не знают моих подруг!
— Зоя…
— Уезжай. Богом тебя прошу: уезжай.
— Ты думаешь, мне легко? — злится он. — Ванечка любимый, обожаемый десять лет к другой бабе бегал! Ах, ты подумай, дома не ночевал! А меня не бросили десять лет назад у порога загса? Или ты все забыла? Кому из нас хуже, спрашивается? Я-то терплю. Кто любит, тот простит. Все равно ж его больше нет. Нечего делить-то, Зоя.
— Ты на жалость не дави, — зашипела она. — Сам виноват. Не смог удержать.
— Сама виновата, — огрызается он. — Не смогла.
— Все вы, мужики, одинаковы. Ты тоже хорош! Жена с младенцем, а он с любовницей!
— Она ничего не помнит. И Ваньку не помнит.
— Я слышала, ее тоже газом отравили.
— Да.
— Ну что мне делать, Свисток? Мать-то с отцом в гости поехали, к кумовьям. Говорят, засиделись здесь, в деревне. В воскресенье вечером только вернутся.
— Видишь, как все замечательно! И объяснять никому ничего не надо! Ну так что? Зоя Анатольевна?
— Я ее на террасе положу, там прохладно. Насколько она сюда?
— Дня на два, не больше. Потом я что-нибудь придумаю. — Он машет рукой женщине, сидящей в машине: — Эй! Иди сюда!
Пока она вылезает, говорит Зое:
— Только ты знай: она и имени своего не помнит. Если не будет отзываться на Лесю, не удивляйся.
— Как же мне ее звать-то?
— Образуется, — невпопад говорит он.
Женщина уже рядом. Смотрит на Зою и пытается улыбнуться:
— Здравствуйте.
— Ну, здравствуй, — сквозь зубы говорит Зоя.
— Мы знакомы?
— Да уж. Знакомы. — Похоже, Паренкина еле сдерживается, и он спешит на помощь:
— Мы в магазин по дороге заехали, — говорит торопливо. — Продуктов купили. Гостинцев Головешкам.
— Значит, ты был уверен, что я вас впущу! Ах ты…
— Разве ж ты стерва, Зоя? Вот уж чего в тебе никогда не было. Даже в школе никогда тетрадку рукой не закрывала. Все, кто хотел, списывали.