— Она в глазок, что ли, смотрела? Пуговкина? — со злостью спросил он.
— Внимание Алевтины Петровны привлек шум на лестничной клетке. Вы признаете этот факт?
— Шум? Признаю! Ну дал я ему в морду!
— За что?
— Мне не понравился цвет его галстука.
— А может, вам не понравился букет, который он принес гражданке Тимофеевой?
— Она что, и букет видела в глазок? Пуговкина?
— Гражданка Пуговкина отмечает неоднократное посещение гражданки Тимофеевой гражданином Нахрапьевым.
— Вы меня замучили всеми этими гражданами. Я-то не сижу в засаде у глазка сутки напролет, наблюдая за тем, кто приходит к молодой и красивой соседке.
— Драка была, Свистунов?
— Была, — неохотно признался он. Черт бы побрал эту Пуговкину! Ну держись у меня, Алевтина Петровна!
— Значит, вы ее ревновали? Тимофееву? Значит, они были любовниками?
— Я им свечку не держал.
— За что тогда били?
— Для профилактики. Чтобы и не держать.
— Ну, хорошо. Этот факт мы установили. Драка была.
— Тогда согласно вашей логике, подозревать в убийстве надо меня, а не Лесю. Я же ему морду бил.
— У вас алиби. Вы в момент убийства были на работе, — с сожалением сказал Романыч. — Тому есть много свидетелей. Пошли дальше. Зачем вы отдали на экспертизу все баллончики, которые нашли в домике для отдыха в сумочках присутствующих там женщин? Кстати, в одном обнаружен дезодорант, в остальных — лак для волос. Зачем вы это сделали?
— Просто так.
— Эксперт в недоумении. Что вы искали в баллончиках?
— Ничего не искал.
— А почему кричали: «Не трогать!!»? Если вы проводите параллель со случаем в Нахаловке… Я имею в виду следователя Мукаева, — поморщился Романыч. — То это не подтверждается. Мы имеем дело с отравлением угарным газом.
— Это я уже понял.
— Пошли дальше. Пистолет. Где вы видели его в последний раз?
— В комнате отдыха, на столе, в белом полотенце.
— Где вы видели его в последний раз до этого?
— На столе у себя в кабинете. Без полотенца.
— Кто его принес?
— Следователь Мукаев.
— Когда принес?
— Я не помню точную дату. На следующий день после того, как мы ездили в Горетовку, на труп.
— Значит, незадолго до своего исчезновения. Я имею в виду — повторного исчезновения, и, судя по всему, окончательного, — с удовлетворением сказал Романыч. — Значит, оружие нашлось. А потом оказалось в бане, где отдыхала с любовником гражданка Тимофеева. В тот день, когда следователь Мукаев исчез повторно, его видели у дома, в котором проживает означенная гражданка. Этот факт мы тоже установили. Больше вопросов я к вам пока не имею.
— Да куда уж больше! Пистолет и мотив! Но на нем отпечатки пальцев не той женщины, которая лежит сейчас в Р-ской районной больнице.
— Она убила Нахрапьева и обтерла рукоять оружия тем же полотенцем. Потом подложила в шкафчик, в личные вещи гражданки Маркиной.
— Значит, вам во что бы то ни стало надо доказать их связь. Нахрапьева и Леси. И найти повод для ссоры. Постойте-ка… Вы хотите доказать, что они поссорились из-за меня!
— Не надо так волноваться, Руслан Олегович. Распишитесь в протоколе.
— Не буду я под этим расписываться!
— Я все записал слово в слово. Как вы говорили. Да вы прочитайте.
— О, черт! Черт!
И драку приплели! Черт его дернул! Но кто знал, что к глазку в этот момент прилипла Алевтина Пуговкина? Если бы Нахрапьева не застрелили, все ограничилось бы сплетнями. Но им надо на кого-то повесить труп. О, черт!
Он, стиснув зубы, расписался в протоколе.
— Ну, вот видите, Руслан Олегович, как все легко и просто, — с удовлетворением сказал следователь. — И что вы, собственно, так разволновались? На днях мы проведем судебно-психиатрическую экспертизу гражданки Тимофеевой, которая наверняка признает ее невменяемой. Она ж память потеряла. Ей теперь лечиться надо. Долго лечиться.
— Но в сауне-то она была вменяемой, — со злостью напомнил он. Хотя понимал, что приговор «восемь лет условно» звучит нелепо.
— Сумасшедших, Руслан Олегович, не судят. Их отправляют на принудительное лечение. У нас в районе с этим все в порядке. Лечиться она будет долго, до полного и окончательного выздоровления, которое, я уверен, наступит не скоро. Если вообще наступит.
— Издеваешься, да? — догадался он.
— А нечего хамить, — злорадно сказал Романыч. — Посмотрим, как вы теперь погусарите, не прячась за широкой спиной следователя Мукаева, которому все сходило с рук. Как из табельного оружия будете по воронам палить, уважаемых людей в Нахаловке бить по лицу, в окна по ночам лазить. К чужим женам.
— Ба! Да ты завидуешь!
— Превратили Р-ск черт знает во что! А прокуратуру в балаган!
— Ладно, я посмотрю, как ты запоешь, когда тебе на голову свалится маньяк. Или у «уважаемого человека» из Нахаловки особо уважаемую тачку уведут. Прямо из-под уважаемого окна. И ты с ним будешь уважительно объясняться. Когда в балагане, как ты говоришь, показатели резко пойдут вниз.
— А вот этого вы не дождетесь. И вообще: допрос окончен, протокол подписан. Идите себе, продолжайте отдыхать. Вы же в отпуске. Я вас больше не задерживаю, Руслан Олегович. И дверью, пожалуйста, не хлопайте. Избавляйтесь от вредных привычек. Вам это пригодится, когда будете искать работу.
Дверью хлопать он не стал. Хотя настроение было испорчено. У них есть оружие и есть мотив. Леся ничего не может сделать, потому что ничего не помнит. Она не может сказать, что произошло в сауне и кто на самом деле застрелил Нахрапьева. Это должен выяснить он. Надо ехать в Москву. Опросить свидетелей. Тех самых сотрудников супермаркета, которые в тот день отдыхали в сауне.