Открылись дверцы, и крепкие парни один за другим посыпались на обочину, словно стреляные гильзы из стремительно пустеющей обоймы. По-деловому обступили его, а один сразу же сел в джип, к Ольге. А к нему подошел человек, номер которого он каждый раз набирал, холодея от страха.
— Ну что, Алексей Петрович? Объясните мне: как же так вышло?
— Не знаю. Я вам клянусь: не знаю!
— Где документы? Где диск, который Нахрапьев якобы должен был ей передать?
— Но вы ж сами все осмотрели. И я тоже. Ничего не было.
— Обыщите его машину.
Двое тут же полезли в джип. Он закричал:
— У меня ничего нет! Я же вас сам позвал! Чтобы вы все осмотрели! Он ей ничего не привез! Поэтому она его и убила!
— Но ведь это не по плану, — ласково сказал его собеседник. — Ведь мы же не так договаривались. А как?
— Он передает ей диск или что там у него? Я ее убиваю. Потом его. Вкладываю пистолет ему в руку и зову вас. Инсценируем убийство на почве ревности и самоубийство. Забираем материалы. Звоним в милицию.
— Все правильно. И что же случилось?
— Не знаю! Понятия не имею! Я сделал все так, как мы договаривались! Он постучался, я открыл дверь. Оставил их вдвоем в комнате отдыха. А потом… Потом я услышал хлопок. Но не подумал, что это выстрел. Думал, те, что в другой комнате отдыха, шампанское открывают.
— Откуда она взяла пистолет?
— Нашла в шкафчике.
— Откуда она о нем узнала?
— О! Вы не знаете эту бабу! Она все может! — с ненавистью сказал он. — Видимо, рылась в моих вещах.
— Но как вы это допустили?
— Я был в простыне, — с обидой сказал он. — На ней карманов нет. Я что, должен был взять пистолет в парилку?
— Вы все должны были предусмотреть. Выходит, это она его застрелила?
— Да.
— А что же тогда с ней?
— Откуда я знаю?
— Она его застрелила и пошла париться?
— Да!
— А что произошло в сауне?
— Откуда ж я знаю? Я пошел в комнату отдыха и увидел там труп. Я сразу же вам сказал.
— Я помню. Как вы вышли на крыльцо в пиджаке на голое тело. Такое не забывается.
Его собеседник впервые обнаружил чувство юмора. У него же губы задрожали:
— Не смешно.
— Нам всем скоро будет не до смеха. Мы сорвали операцию.
— Ничего нет! — сказал плечистый парнишка, выпрыгивая из джипа. — Пусто!
— А что женщина?
— У нее истерика. Она от боли, похоже, ничего не соображает.
— Действие обезболивающего укола заканчивается, — пояснил он. — У нее на щеке глубокий ожог. До мяса.
— Ну так уколите ей что-нибудь. Дайте таблетку.
— Но у меня ничего нет!
— А как же аптечка? Там должен быть анальгин.
— Ей это вряд ли поможет.
— Хорошо. Везите ее до ближайшего медпункта.
— А что потом?
— Потом мы все едем к вам в гости. Мы теперь от вас ни на шаг, Алексей Петрович. Ни от вас, ни от вашей спутницы. И все-таки, где бумаги?
— А может, нет никаких бумаг?
— Есть. Раз есть газ, значит, есть и формула. Где-то это есть. В каком-то виде. Но она нас, похоже, провела. А?
Это его собеседник сказал без улыбки. Серьезно сказал. А подтекст такой: отвечать будешь ты, Ладошкин. Тебя провели.
— Вы что, не видите, в каком она состоянии? Чтобы красивая женщина добровольно сожгла себе волосы и лицо?
— Логично.
— Да, вот еще… — Он замялся. — Этот мужик. Рыжеволосый. Свистунов, кажется. Он изъял у женщин все баллончики.
— Как-как?
— Лак для волос, дезодоранты.
— И о чем это говорит?
— Не знаю. Я просто сообщаю.
— Откуда мент из Р-ска знает о «Стиксе»?
— Он еще говорил о каком-то Мукаеве. Следователе Мукаеве. Это, мол, его пистолет. Я понятия не имел, что у Саранского был засвеченный ствол. Да еще в прокуратуре засвеченный! Я думал, это его пистолет, Саранского. Иван был человеком аккуратным.
— Откуда же у него пистолет следователя… как вы говорите? Мукаева?
— Да. Мукаева. Понятия не имею. Саранский где-то пропадал два месяца. Не звонил, не объявлялся. Даже Ольге. Один раз заглянул в офис на Волоколамском шоссе, взял деньги. Я рассказывал. Потом вернулся и сжег лабораторию.
— С пистолетом следователя вернулся. Сжег лабораторию и исчез. А пистолет оставил вам. Чтобы вы подставились по полной программе. Ладно, разберемся. Живите пока. До выяснения. И займитесь женщиной. Она теперь бесценна. Потому что только она знает, что именно случилось в сауне. И где находится то, что мы ищем.
— Но она же ничего не помнит, — пробормотал он.
— Вспомнит. Другого варианта нет. Она должна все вспомнить.
— …Ты спишь? — тихо позвал он.
И женщина открыла глаза. Так же тихо спросила:
— Где я?
— Дома.
— Дома? — Морща лоб и пытаясь что-то вспомнить, она огляделась.
— Как ты?
Она вздрогнула и потянулась к зеркальцу, лежащему на прикроватной тумбе. Теперь она с ним не расставалась. Словно надеялась, что, взяв в очередной раз зеркало и заглянув в него, увидит себя прежнюю. И вновь то же самое! Увидев свое отражение, принялась рыдать! Он поморщился:
— Да успокойся ты.
— Какая же я теперь страшная!
— Тебя теперь только это волнует?
— Да!
— А то, что дом находится под наблюдением? Мы теперь и шагу не можем ступить без сопровождения. Нас заперли здесь, понимаешь? Заперли! До тех пор, пока ты все не вспомнишь!
Она словно и не слышала. Плачет.
— Оля, — тихо позвал он. — Оля. Ты что, не слышишь? Я к тебе обращаюсь.
— Я не Оля.
— Как так?
— Отстань от меня! Я тебя вообще не помню!
— Не хочешь, значит, со мной разговаривать. Дура. Из тебя все равно вытрясут все, что ты знаешь.